Непридуманные истории из жизни про войну. Интересные факты о Великой Отечественной войне. История ВОВ

Гантимурова Альбина Александровна — главстаршина (ст. сержант), командир отделения разведки морской пехоты, кавалер Ордена Славы двух степеней

Жила я в . Мама умерла, когда мне было три года, и воспитывала меня тетя. Я никогда не отличалась примерным поведением — могла на спор со второго этажа спрыгнуть — вот была такая. Когда началась война, мы жили в Ленинграде. Двадцать второго началась война, а у нас заболел педагог, которому мы должны были сдавать русский язык, и в связи с этим экзамен перенесли на двадцать третье. Я тогда была в восьмом классе. Мы страшно обрадовались, что началась война и нам не нужно сдавать этот экзамен. Мы не знали, что такое война. Потому что финская война прошла как-то мимо нас — проходили эшелоны и туда-сюда, но она не так всколыхнула народ, как Отечественная война.

И поэтому когда выступил Молотов, мы как-то к этому отнеслись — сегодня война, а завтра ее не будет. В то время мы же не читали книги об этой войне, которые появились позднее. Мы читали книги тех времен, где говорилось о гимназистах, и так далее. Очень мало было книг о войне. Мы не знали, что такое война. Поэтому, когда объявили набор в народное ополчение, то мы, четыре человека из класса, побежали в военкомат. При этом мы побежали в военкомат Дзержинского района. Там стояли толпы людей, желающих принять участие в народном ополчении. Но мы все-таки пробились, и когда нас стали спрашивать, сколько нам лет — ведь нужно было восемнадцать, а нам и шестнадцати еще не было, мы что-то пробормотали, паспортов у нас еще естественно не было, и все-таки она нас записала всех четверых.

А в это время на углу Маклина (ныне Английский проспект) и Садовой, стояли люди с подносами, собирали ценности в фонд обороны. Женщины снимали драгоценности, серьги, без всякого учета клали их на поднос. Мы тогда еще бегали туда смотреть, какие драгоценности бывают. Удивительное было время, как я сейчас вспоминаю. В конце концов нас все-таки вызвали, и попала я в медсанбат. Поселили нас в Доме ученых в Ленинграде, и нас стали учить на Марсовом поле, как ставить палатки. А в это время около Дома ученых на набережной стояли родители и родственники. Мне тетя махала рукой и кричала: «Альбина, если ты вечером не придешь домой, я тебя накажу!» А я не могла уже придти, я уже дала присягу. И когда в ночь — я не помню числа — мы вышли из Ленинграда, мы шли в обмотках — сапог тогда у нас не было.

Обмотки падали — нас учили их мотать, но мы еще не научились. У меня тридцать пятый размер ботинок, а мне дали сорок первый и все, что у меня было гражданское, у меня было на ногах — иначе ногу можно было ставить в ботинке и вдоль, и поперек. Мы дошли до Пулковских высот пешком. Дивизия стояла дальше, а медсанбат стоял на Пулковских высотах. Мы там переночевали. Я помню, как я была дежурной по транспортному отделению — когда раненых вывозят ближе к тылу, мы везли их дальше в госпиталя. И я уснула. Меня поставили дежурить, и я уснула. Тут подходит командир, и говорит: «а ты тут что спишь?» Я говорю: «а я дежурю» — «как ты дежуришь, если ты спишь? Ну ладно, наказывать тебя буду» Вот такое было у меня первое поручение.

В медсанбате я пробыла очень мало. Меня контузило, и я попала в госпиталь. Там я тоже пролежала очень недолго. Я не помню места, но это был полевой госпиталь. Меня выписали и отправили в этот пункт, где распределяют всех раненых. И в это время проходила морская бригада. В госпиталь пришли представители всех частей, что нуждались в пополнении, и набирали себе народ. В госпиталь пришел офицер, я даже не знала, в каком он звании был, оказалось, что это был капитан, и говорит: «эту девочку я беру себе». Так я оказалась в 73й морской бригаде. Нас туда взяли четверых — троих мужчин и меня. Когда мы были в штабе бригады, там как раз был командир разведки, и он говорит: «я ее себе беру».

Он задал мне несколько вопросов, что я умею. Я ответила, что на лошади умею, и я действительно умела — девчонкой спортом занималась и я еще сказала, что я собак люблю. Он сказал, что у них собак нет, значит, теперь будут. Посмеялись, и он сразу взял меня в разведку. Честно говоря, я даже не умела тогда стрелять. Что-то я видела уже — куда патрон засунуть, но не умела. Но я не говорила об этом. Поэтому когда кто-нибудь что-нибудь делал, я смотрела и училась. Как-то раз решили надо мной подшутить и дали ПТР. Вы знаете, какая у него отдача? «Ты умеешь из него стрелять?» Я сказала, что не стреляла но могу выстрелить. Я взяла это ПТР, тяжелейшее. И мне даже никто не сказал, чтобы ближе прижать к плечу, чтобы меньше была отдача. И когда я выстрелила, я конечно упала и чуть не вывихнула себе плечо. Командир роты разведки этого офицера наказал. Сказал: «тебе старшиной надо быть, а не командиром отделения».

Какое-то время я была просто солдатом, через какое-то время мне присвоили звание сержанта и потом старшего сержанта. Я командовала отделением разведчиков в морской пехоте. У меня в отделении были люди, которые имели уже детей, все взрослые уже были. Они меня называли кто дочкой, кто как. И несколько было молодых матросов. Я ими командовала, и меня все слушались, но не дай Бог кто-нибудь меня заденет другой — они в драку, все заступались за меня. Вот так прошла моя юность.

Первое время мы были конечно плохо экипированы — ватник, ватные штаны, потому что уже зима начиналась тогда. Все это было конечно мне большое, я как клоун была в этой одежде. Но когда я приходила в медсанбат за чем-нибудь, девчонки там настолько меня любили, что старались дать мне какие-то трусики, что сами сшили или еще что-то такое, потому что у нас тогда не было в армии ничего тогда для женщин. Было все мужское. Эти рубашки нижние большущие, кальсоны эти — вы представляете, мы носили кальсоны эти. Ватные штаны — тоже были велики. Что-то приходилось обрезать. Выглядели мы конечно смешно. Единственное, что зимой у нас еще были белые масхалаты — это еще с финской.

Оружие — сначала мы все ППШ наш очень любили, а потом как-то раз сходили в разведку, другой раз сходили — взяли немецкие, как их, шмайсеры, что ли? Но они тоже неважные оказались. А наши эти, как их ППС, они очень часто заедали — патрон криво встанет, и хоть убей. Хоть разбирай. ППШ был для меня тяжеловат, но он надежнее. А потом, как к немцам стали ходить, все стали со шмайсерами ходить. Они легче просто. Они тяжелее, чем ППС, но легче, чем ППШ. Летом масхалатов не было, какие масхалаты? Их тогда вообще не было. Тельняшки у всех были. Если была разведка боем, то обязательно шли в тельняшках. Кстати, когда была разведка боем, то очень часто набирали пополнение из арестованных, из штрафников. Они приходили, и мы отбирали себе. Пополняли свою разведку так. Когда ходили в разведку боем, все они доставали свои бескозырки, ленты в рот, чтобы она не падала, и тельняшки у всех. Ремни и тельняшки у всех, чтобы видели, что это идут моряки. Немцы ведь боялись моряков. Очень боялись.

Я всегда оставалась все-таки женщиной, или, скорее девчонкой. Мне жалко было солдат, когда мы их брали в плен. Первого немца я взяла, один на один мы с ним боролись. У меня кстати фотография его есть, и фотография его невесты. Когда его уже допросили, его отправляли в тыл — а он же не знал, куда, и отдал мне свою фотографию и фотографию своей невесты. Я ему ноги переила, потому что уже не знала, что с ним делать. Получилось так — он был в ячейке, а когда я перепрыгивала ячейку, он схватил меня за ногу. Я вырывалась, ему неудобно было, я по руке ему автоматом дала. Он выскочил из ячейки, и мы с ним молча боролись — я боялась голосом показать, что я женщина, он бы сразу понял, с кем имеет дело.

А самое интересное — надо мной смеялись потом еще полгода: «ты когда в разведку идешь?» — «а что?» — «ты смотри, автомат с предохранителя сними». Когда я с этим немцем боролась, у меня автомат был на предохранителе. Я нажимаю на спусковой крючок, а он не стреляет. Все-таки я догадалась, и как-то у меня получилось снять автомат с предохранителя, я выстрелила и прострелила ему ноги. Он упал, ему ничего не оставалось делать. Но самое интересное, что он выскочил из ячейки без автомата. То есть он только силой должен был меня побороть. У него автомата не было, а у меня был. Я ему прострелила ноги, подползли ребята, все помогли сделать. Но все это было как во сне. Как я соображала, как все это делать — я тогда многого не знала. Притащили мы этого немца, сдали, его допросили, перевязали, и тогда он мне дал свою фотографию и фотографию своей невесты. Сказал при этом, что его уже не будет, но чтобы его невеста знала, что он ей был верен — и все в таком духе. С нами занимались все время немецким языком — как только свободное время, сразу учились. В основном военный язык — команды и все такое. Когда мы занимались, я не отставала от наших мужчин ни в чем. Потом обучали нас еще саперному делу — сначала с нами ходили саперы, а потом мы ходили уже сами.

Были промахи, потому что мы настолько были молоды, что многого не знали. Как-то раз я заметила, что на нейтральной полосе, ближе к немцам, поблескивает все время стереотруба на солнце. Я естественно пришла и доложила. Мне сразу — ты его обнаружила, и ты будешь его брать со своим отделением. У меня тогда уже было свое отделение, и мы подготовились. Следим за ним, было солнце, стереотруба блестит — а он как играется, то в одну сторону, то в другую повернет. Тоже молодой, не соображал. Ночью мы его оглушили, вытащили, притащили в штаб. Мне все говорят: «О, Альбина, очередной орден!» Подначивают меня. Я даже не успела умыться, как меня вызывают в штаб. Мои ребята говорят: «ну, за очередным!» И я такая довольная в штаб иду. Ворвалась в землянку, доложила, что я такая и сякая. Начальник разведки сидит и говорит: «кого ты сегодня привела?» Я говорю, что не знаю, я звания не смотрела, документов нет, я все сдала. Нет, он говорит, подумай, кого ты сегодня привела. Оказывается, наши артиллеристы посадили своего наблюдателя, и я его приволокла. Когда уже все рассмеялись, встает этот детина, бросается на меня. Он бы меня убил, честное слово. Они просто посадили наблюдателя, никому не доложили, а тот тоже молодой, играется стереотрубой, туда-сюда. Потом долго про меня анекдоты ходили. Разведка ведь, как правило, рядом со штабом. Идешь, и все спрашивают: «Альбинка, ты кого сегодня приведешь?» Вот такие шутки были. Война есть война, там было все.

Все ордена я получила за разведку, за пленных. Но самая дорогая награда — это медаль «За отвагу». Она у меня старого образца, и все мне говорят: «что ты ленточку не сменишь?» А я говорю: «не хочу, это у меня самая дорогая награда». Разведка боем. И очень трудно подняться, когда делают артиллерийский налет, потом его переносят, и нам надо вставать и бежать вперед, и там брать кого-то. Это рассказывать так легко, а когда лежишь, через голову летят снаряды, пули и все что хотите. Прекратили огонь, перенесли дальше, и мы должны вставать и бежать. Залегли все, пехота залегла, и не поднять ее. Это такое чувство, и я сама испытала это чувство, когда кажется, что земля держит. Все отяжелело, ни ногу не поднять, ни руку не поднять. Вот она держит тебя. Я это испытала, и поэтому я об этом говорю. И у всех это было. Тогда командир крикнул: «Альбина, сними шапку!» У меня волосы были длинные. Сначала мне косы финкой пилили — не было ножниц, отпилили одну короче другой. Смех один, с меня можно было шарж рисовать. И он крикнул — чтобы все видели, что это девчонка.

И этот крик и призыв — я встала и закричала «вперед!». Все парни встали и пошли вперед. Но все равно все сложилось для нас тогда неудачно, мы до конца не довели начатое. Но после боя подошел ко мне командующий, взял руку и просто положил туда эту медаль. А ребята потом надо мной подтрунивали как могли — документов-то у меня не было. Страшно нас удивило, когда адъютант принес мне удостоверение уже много времени спустя. Ведь мог же забыть — ну дал и дал, и что? До чего люди были обязательные, даже в такой момент. Это самая дорогая моя медаль. Остальное все — «Звездочку» одну я получила, наверное, за общий ход боевых действий. Тогда награждали всех разведчиков, и меня в том числе — за бои и за разведку, так наверное. А «Славы» второй и третьей степени — только за пленных.

Перед выходом в разведку у нас было такое особое состояние, нервное напряжение такое, что лучше было лишний раз не подходить к нам и вопросов не задавать. Как-то раз шли мы уже к передовой на задание, а там сидел взвод пехотинцев и лейтенант молодой с ними. А я, когда ходила, шапку держала в руках, и было видно, что я девушка. Этот лейтенант мне и говорит: «Эрзац-солдат, а ты куда?» Меня это «эрзац» так взбесило, что я подошла к нему и два раза ему по лицу изо всех сил врезала прикладом автомата. И дальше пошла. А поиск сложился неудачно — бывает так, как запнешься в начале, так все идет не так. Обнаружили нас, и мы отошли. Пришла в штаб докладывать, что задание, мол, не выполнено. А меня спрашивают в штабе: «а что еще случилось, когда туда шли?» Я говорю: «да ничего не случилось, все как обычно». Они говорят: «а это что?» — и выводят этого лейтенанта, а он весь забинтованный, не узнать. Я ему, оказывается, челюсть сломала. А я уже и забыла о нем. И вот он в дурацкой ситуации — что он будет говорить, что его ранило? Меня обещали посадить в яму — на передовой губа была в яме или большой воронке, но все обошлось.

Еще один эпизод я хотела бы рассказать, который показывает, что при всем этом я оставалась женщиной. Это уже в Польше было, когда поляки выселяли немцев — причем всех, гражданских. Мы стояли около трапа парохода, на котором их должны были увезти, потому что мы должны были на этом пароходе уйти, но потом решили их пропустить вперед, этих немецких женщин. Идет немка молодая, и у нее на руках ребенок, девочка. Девочка держит куклу. Она проходит по трапу, а там стояли поляки — солдаты или офицеры, фиг их знает. Они стояли двумя шеренгами, и немецкие женщины проходили между них. Вырывает поляк эту куклу у девчонки и бросает за борт. И во мне что-то проснулось, или материнское что-то, или то, что я женщина. Я как поддала этому поляку! А там канат был просто натянут, он перевернулся и в воду! Кричит «Матка боска, я тебя расстреляю, убью!» и так далее, но там со мной много было наших, так что мне не страшно было. Потом командир меня спрашивает: «на кой черт ты с ним связалась, с этим поляком?» — мы их называли поляки, с ударением на первый слог. Я говорю: «Неужели ему жалко, чтобы эта девочка несла куклу?» Потом они стали придумывать, что в кукле могло быть что-то зашито и так далее. Я говорю: «да бросьте вы, вон она эта кукла плавает, достаньте ее и посмотрите, нет в ней ничего». Во мне проснулось что-то, какая-то жалость к немцам. В Германии уже, когда бригаду расформировали, я была в 90-й стрелковой дивизии, там я тоже была командиром отделения разведки. Командир бригады нашей, когда его поставили командиром 90-й дивизии а бригаду расформировали, он всю разведку из бригады взял себе. У него в воспоминаниях есть описание этого, что он взял всю разведку во главе с разведчицей такой-то и такой-то, которую знали все. После того, как 90-ю стрелковую дивизию сформировали, она сразу перешла на Карельский перешеек, против финнов. Там мы участвовали очень мало, нашу дивизию сразу перегнали на запад. Потому что Лященко, командир дивизии был просто выдающийся военачальник.

Я его навещала в больнице незадолго до его смерти. Я для них всех была каким-то ребенком. А у Лященко была женщина на фронте, Анечка, очень красивая девчонка. Дома у Лященко была, разумеется, жена и к тому же дочь. А здесь была вот эта Анечка. Она, очевидно, всегда стеснялась своего положения — мне так казалось, по крайней мере. Красивая очень была. Она меня всегда подкармливала — иной раз идешь мимо их блиндажа, а она кричит мне: «Альбинка, зайди ко мне, тут жена Лященко варенья прислала!» Вот в таком духе. И я, идиотка, год назад, когда он в госпитале лежал, спросила его: «а Вы любили Аню?» Он говри: «да, Альбина, я так ее любил». А она погибла так: поругалась с ним — рассорились они, и она во весь рост пошла по нейтральной полосе. Немец ее тут же снял. Это было такое горе, особенно у нас, женщин. Достойна она была Лященко все-таки. Я даже не знаю, откуда она была, по-моему, она была связистка. Но я даже никогда и не спрашивала. Она всегда очень хорошо ко мне относилась. Когда стали призывать женщин на фронт, сразу получилось так: сколько прислали в войска, столько и услали через шесть месяцев. Меня это все как-то стороной обошло, потому что я всегда была с мужиками.

Но сколько женщин приходило, столько и отсылали потом в тыл через шесть месяцев. Вы знаете, я их никого не осуждаю, была там конечно и любовь у многих, потому что и они были молодые, и солдаты и офицеры — да все там тогда были молодые. Так что это не подлежит осуждению. Я тоже должна была каждый месяц проходить осмотр. Так я там была всего один раз. Врачи посмотрели меня один раз, и рукой махнули — иди, мол, отсюда, и больше не приходи. Просто настолько все меня любили и хорошо относились. До такой степени, что когда я приходила в медсанбат, девчонки не знали, что мне дать. Другая несет бинтик какой-то необыкновенный, другая еще что-то. Просто хорошо ко мне относились. Никто ни разу матом меня не послал. Но один раз у нас было большое несчастье, в дивизии Лященко. Заняли немецкий городок, а там стояли цистерны с этиловым спиртом. И у нас погибло сразу вместе с командиром роты шесть или семь человек. Это был такой траур. Дело в том, что мы, разведчики, первыми обнаружили эти цистерны и сами сделали такую вещь. Вообще ужасно было.

Потом как-то раз нарвались мы на власовцев. Мы нарвались на них, заблудились, надо было влево идти, а мы пошли вправо, и слышим русскую речь. «Ребята, свои?» — «Свои!» И только мы встали, у нас сразу пять человек срезали. Но у нас был закон — всех раненых и убитых мы вытаскивали, никого не оставляли на земле. Всех убитых хоронили. И поэтому когда говорят о Власове, какой он хороший, и что он там хотел сделать — это все ерунда. В основном там были у него украинцы. Я не знаю, что с ними там было дальше. Но когда сейчас начинают их оправдывать — это надо было видеть все, потому что так спонтанно сказать, что он был такой-то, нельзя. У меня даже есть снимок, когда мы хороним наших товарищей, погибших в той стычке с власовцами. Потом в Германии был такой случай: я выскочила на середину улицы, и навстречу мне выскочил мальчишка с автоматом — фольксштурм, уже самый конец войны. А у меня автомат наготове, и рука на автомате. Он на меня посмотрел, заморгал и заплакал. Я на него посмотрела, и заплакала вместе с ним — мне так его жалко стало, стоит пацан с этим автоматом дурацким. И я его пихаю к разрушенному зданию, в подворотню. А он испугался, что я его расстреляю сейчас — у меня шапка на голове, не видно, девчонка я или парень. За руку меня схватил, а у него шапка слетела, я его по голове погладила.

Еще пальцем погрозила, чтобы он не выходил оттуда. Я его лицо даже помню, этого испуганного мальчишки. Война все-таки. Другие отношения, все другое. Вы знаете, когда была подготовка к прорыву блокады, наша рота охраняла место, где заседало все командование Ленинградского фронта, и Говоров там был, и Ворошилов туда приезжал. Все командование там было. Изба в деревне Арбузово, и нас поставили охранять. Но был такой мороз, такая холодрыга — я замерзла страшно. Из избы вышел офицер, и ребята говорят ему: «пустите девчонку, она же замерзла». Завел меня в эту избу, и на краешек посадил. А там мат-перемат стоит, они все матерились — каждый командующий доказывал свое. И что ни слово, то… Адъютант подошел к крайнему из них — а это был Ворошилов как раз — и что-то ему сказал тихо. Тот: «да-да, конечно. Ясно, не будем». Но только начал говорить, и снова его понесло. Это был второй раз, когда я видела Ворошилова, а первый был раньше. Идет эта команда, которая здесь заседала, и в ней Ворошилов, а тут едут повозочные казахи, везут снаряды. Какой-то хмырь подбежал к казаху, а мы шли за этими санями, потому что они хоть немного снег приминали, и нам не по пояс в снегу идти. А казах-ездовой, что видит, то и поет, как всегда. Адъютант подбегает, говорит, что надо посадить Ворошилова, так как он устал идти по снегу — все же в шубах, зима. Мне понравилось, что этот казах так медленно-медленно повернулся к нему, осмотрел его с ног до головы и говорит ему по-русски: «иди-ка ты туда-то! Я сегодня пятую или шестую ездку делаю, лошади устали. Какой там Ворошилов, мне лошадь дороже, чем этот Ворошилов. Мне еще снаряды возить сегодня». Запел песню и поехал. Мы все так расхохотались, а этот офицер от него отстал. В то время мы никогда не спрашивали, кто какой национальности. У нас были в разведке казахи, был грузин один — кстати, вот его не любили, он все время свои проблемы решал. Потом были узбеки еще.

О партизанах могу сказать из своего опыта — как-то раз нам нужно было пройти в тыл к немцам достаточно далеко, и командование связалось с партизанами, сообщили, что в таком-то и таком-то месте мы будем переходить мост. Все согласовали. И только мы подходим к мосту, как он взлетает на воздух. Эти партизаны там пили как бобики, у них там и самогонные аппараты, и жены, и черт знает кто в отряде были. Так что мой личный опыт общения с партизанами отрицательный. С тех пор наше сотруднчиество с партизанами стало гораздо меньше.

Слава Богу, что у меня не было любовников на фронте. Любого мужчину спросите из нашей бригады или 90-й дивизии — они все относились ко мне как к ребенку. Что-нибудь вкусное достали — это все мне шло. Ни разу не попробовала водку. Даже когда замерзала. Когда мы шли, нам всегда наливали полную флягу водки или спирта. Ни разу не попробовала. Другой раз меня ребята уговаривали: выпей, согрейся, глоток только. Натирали мне ноги, руки спиртом, чтобы согрелась. Ни разу не выругалась матом — вот это я жалею, иногда надо было кое-кого послать. Ни разу не попробовала закурить. Так что я какой была, такой и осталась. Муж мне говорил — как дурочкой была, так дурочкой и осталась.

По поводу поведения с Германии могу сказать следующее. У нас, разведчиков, была совсем другая дисциплина, мы были как отдельный клан. По поводу изнасилований ничего не могу сказать, мужики же со мной не делились этим. Да меня там вскоре ранило, и когда я лежала в госпитале в Ленинграде, ко мне многие заходили, и дарили обязательно что-то немецкое — значит, брали там, в Германии это у кого-то. Да и скрывать нечего, были те, кто вывозил из Германии добро эшелонами. Ненависть к немцам была страшенная, но у меня лично ее не было. Не было и все. Я просто делала свое дело, да и все мы, разведчики, делали свое дело. Лишний раз не ударяли. Сейчас к немцам ненависти абсолютно нет, сейчас другие люди совсем — кого ненавидеть-то? Я помню и такой случай, когда Пушкин заняли, там у немцев было гетто, и была там старушенция, русская, а внук у нее был еврей. Мы ночью постучались к ней в избу, и она перепугалась, что опять идут немцы. Когда она услышала русскую речь, она перепугалась, потому что ее сын женился на еврейке, и ее внук был страшно похож на еврея. Она его прятала, потому что его бы убили. Я помню, что я сняла шубу, и отдала ей — она была в тонком пальто. Я всегда такой была. Я через столько всего прошла, но я же не спустила повода, при всем я осталась человеком.

Интервью: Баир Иринчеев
Лит.обработка: Баир Иринчеев

Уважаемые пользователи дока, я уважаю чужую точку зрения, но явное неуважение и оскорбление великого подвига нашего народа, больше терпеть не намерен (просмотр предыдущих моих постов). Так же будут уходит в баН все те, кто неуважительно относится и оскарбляет других пользователей дока. Выкладываемые посты, затрагивают серьезный отрезок нашей истории, к которому большинство относится с уважением и почетом, а посему здесь не место тем, кто считает, что лучше "…боварское, чем окопы Сталинграда". Извините, накипело!

Ушло поколение «надо»,
Пришло поколение «дай»…
О бедный измученный край,
За что тебе эта награда?
Все также полоска не сжата,
И грустная дума томит:
За что вы погибли, солдаты,
И что нам еще предстоит?

Поэт Михаил Аникин

Известно всем, ведь этот страшный период оставил неизгладимый отпечаток на всемирной истории. Сегодня мы с вами рассмотрим самые удивительные исторические факты о Великой Отечественной войне , о которых редко упоминается в привычных источниках.

День Победы

Сложно представить, но в истории СССР был 17-летний период, когда День Победы не отмечали. С 1948 года 9 мая был простым рабочим днем, а 1 января (с 1930 года этот день был рабочим) сделали выходным. В 1965 году праздник вновь вернули на место и обозначили это широким празднованием 20-летней годовщины советской победы. С тех пор 9 мая вновь является выходным днем. Многие историки связывают столь странное решение советской власти с тем, что она побаивалась активных независимых ветеранов в этот знаменательный выходной день. Официальный приказ говорил о том, что людям нужно забыть о войне и бросить все свои силы на восстановление страны.

Представьте себе, 80 тысяч офицеров Красной армии времен ВОВ были женщинами. В целом в разные периоды военных действий на фронте находилось от 0,6 до 1 миллиона женщин. Из представительниц слабого пола, добровольно пришедших на фронт, были сформированы: стрелковая бригада, 3 авиационных полка и запасной стрелковый полк. Кроме того, была организована женская школа снайперов, воспитанницы которой не единожды вошли в историю советских военных достижений. Также была организована отдельная рота женщин-моряков.

Стоит отметить, что женщины на войне выполняли боевые задачи не хуже мужчин, о чем свидетельствуют 87 званий Героя Советского Союза, присвоенных им во времена ВОВ. Во всемирной истории это был первый случай такой массовой борьбы женщин за Родину. В рядах солдат Великой Отечественной войны представительницы слабого пола овладели едва ли не всеми военными специальностями. Многие из них несли службу плечом к плечу со своими мужьями, братьями и отцами.

«Крестовый поход»

Свое нападение на Советский союз Гитлер рассматривал как Крестовый поход, в котором можно прибегнуть к террористическим методам. Уже в мае 1941 года при выполнении плана «Барбаросса» Гитлер избавил своих военнослужащих от всякой ответственности за их действия. Таким образом, его подопечные могли делать в отношении гражданских лиц все, что им захочется.

Четвероногие друзья

Во время ВОВ на разных фронтах службу проходило более 60 тысяч собак. Благодаря четвероногим диверсантам под откос пошли десятки нацистских эшелонов. Собаки-истребители танков уничтожили более 300 единиц вражеской бронетехники. Псы-связисты добыли для СССР около двух сотен донесений. На санитарных повозках, собаки вывезли с поля боя как минимум 700 тысяч раненых бойцов и офицеров Красной Армии. Благодаря собакам-саперам, было разминировано 303 населенных пункта. В общей сложности четвероногие саперы обследовали более 15 тысяч км 2 земли. Они обнаружили более 4 миллионов единиц немецких мин и фугасов.

Маскировка Кремля

Рассматривая , мы не единожды столкнемся с изобретательностью советских военных. За первый месяц войны, Московский Кремль буквально исчез с лица земли. По крайней мере, так казалось с неба. Летая над Москвой, фашистские летчики пребывали в полном отчаянии, так как их карты не совпадали с действительностью. Все дело в том, что Кремль тщательнейшим образом замаскировали: звезды башен и кресты соборов накрыли чехлами, а купола перекрасили в черный цвет. Кроме того, по периметру Кремлевской стены соорудили трехмерные макеты жилых зданий, за которыми даже зубцы не просматривались. Манежную площадь и Александровский сад частично заставили фанерными декорациями зданий, Мавзолей получил два дополнительных этажа, а между Боровицкими и Спасскими воротами появилась песчаная дорога. Фасады кремлевских зданий поменяли свой цвет на серый, а крыши - на красно-коричневый. Дворцовый ансамбль еще ни разу за время своего существования не выглядел столь демократично. Кстати говоря, тело В. И. Ленина во время войны эвакуировали в Тюмень.

Подвиг Дмитрия Овчаренко

Советские подвиги в Великой Отечественной войне многократно иллюстрировали торжество храбрости над вооруженностью. 13 июля 1941 года Дмитрий Овчаренко, возвращаясь с боеприпасами к своей роте, был окружен пятью десятками вражеских солдат. Винтовку у него отобрали, но мужчина не пал духом. Выхватив из своей повозки топор, он отрубил голову офицеру, который его допрашивал. Затем Дмитрий бросил во вражеских солдат три гранаты, которые убили 21 бойца. Остальные немцы убежали, за исключением офицера, которого Овчаренко догнал и также обезглавил. За проявленную храбрость солдат был награжден званием

Главный враг Гитлера

История ВОВ не всегда об этом рассказывает, но своим главным врагом в Советском Союзе лидер нацистов считал не Сталина, а Юрия Левитана. За голову диктора Гитлер предлагал 250 тысяч марок. В этой связи советские власти охраняли Левитана тщательнейшим образом, дезинформируя прессу касательно его внешности.

Танки из тракторов

Рассматривая интересные факты о Великой Отечественной войне , нельзя обойти вниманием тот факт, что из-за острой нехватки танков, в экстренных случаях, ВС СССР делали их из простых тракторов. Во время Одесской оборонительной операции в бой было брошено 20 тракторов, покрытых листами брони. Естественно, основной эффект от такого решения - психологический. Атаковав румын ночью с включенными сиренами и фонарями, русские вынудили их бежать. Что касается вооружения, то многие из таких «танков» были оборудованы муляжами тяжелых орудий. Советские солдаты Великой Отечественной войны в шутку называли такие машины НИ-1, что означает «На испуг».

Сын Сталина

На войне был пленен сын Сталина - Яков Джугашвили. Фашисты предложили Сталину обменять сына на фельдмаршала Паулюса, который пребывал в плену у советских войск. Советский главнокомандующий отказался, заявив, что солдата не меняют на фельдмаршала. Незадолго до прихода советской армии, Якова расстреляли. После войны его семья была сослана как семья военнопленного. Когда об этом оповестили Сталина, он сказал, что не будет делать исключений для родственников и переступать закон.

Судьба военнопленных

Есть исторические факты, из-за которых становятся особенно неприятными. Вот один из таких. В плен к немцам попало порядка 5,27 миллиона советских бойцов, которых содержали в ужасных условиях. Этот факт подтверждается тем, что на родину вернулось менее двух миллионов солдат Красной армии. Причиной жестокого обращения с пленными со стороны немцев был отказ СССР от подписания Женевской и Гаагской конвенций о военнопленных. Немецкие власти решили, что если другая сторона не подписала документы, то они могут не регламентировать условия содержания пленных мировыми стандартами. На самом деле Женевская конвенция регламентирует отношение к пленным независимо от того, подписали ли страны соглашение.

Советский Союз относился к вражеским военнопленным куда более гуманно, о чем свидетельствует как минимум тот факт, что в Великую Отечественную войну погибло 350 тысяч немецких пленников, а остальные 2 миллиона благополучно вернулись домой.

Подвиг Матвея Кузьмина

Во времена Великой Отечественной войны, интересные факты о которой мы рассматриваем, 83-летний крестьянин Матвей Кузьмин повторил подвиг Ивана Сусанина, который в 1613 году завел поляков в непроходимое болото.

В феврале 1942 года в деревне Куракино квартировал немецкий горнострелковый батальон, которому было поручено прорваться в тыл советский войск, планирующих контрнаступление в районе Малкинских высот. В Куракино проживал Матвей Кузьмин. Немцы попросили старика выступить для них проводником, предложив взамен продовольствие и ружье. Кузьмин согласился на предложение и, оповестив через 11-летнего внука ближайшую часть Красной армии, отправился с немцами в путь. Поводив гитлеровцев окольными дорогами, старик вывел их к деревне Малкино, где их ждала засада. Советские воины встретили врага пулеметным огнем, а Матвей Кузьмин был убит одним из немецких командиров.

Воздушный таран

22 июня 1941 года советский летчик И. Иванов решился на воздушный таран. Это стало первым военным подвигом, отмеченным званием

Лучший танкист

Самым квалифицированным танковым асом времен ВОВ по праву был признан служивший в 40-й танковой бригаде. За три месяца сражений (сентябрь - ноябрь 1941 года) он поучаствовал в 28 танковых боях и лично уничтожил 52 немецких танка. В ноябре 1941 года отважный танкист погиб под Москвой.

Потери в период Курской битвы

Потери СССР в войне - тяжелая тема, которую всегда стараются не затрагивать. Так, официальные данные о потерях советских войск в период Курской битвы были опубликованы лишь в 1993 году. По данным исследователя Б. В. Соколова, немецкие потери в Курске составили примерно 360 тысяч убитых, раненых и плененных солдат. Советские же потери превысили фашистские в семь раз.

Подвиг Якова Студенникова

7 июля 1943 года, в разгар Курского сражения, Яков Студенников - пулеметчик 1019 полка - самостоятельно вел бой на протяжении двух суток. Остальные бойцы из его расчета были убиты. Невзирая на ранение, Студенников отразил 10 вражеских атак и убил более трех сотен гитлеровцев. За этот подвиг его удостоили звания Герой Советского Союза.

Подвиг 1378-го полка 87-й дивизии

17 декабря 1942 года, неподалеку от села Верхне-Кумское, солдаты роты старшего лейтенанта Наумова обороняли высоту 1372 м с двумя расчетами противотанковых ружей. Им удалось отразить три танковых и пехотных атаки противника в первый день и еще несколько атак - во второй. За это время 24 солдата обезвредили 18 танков и около сотни пехотинцев. В результате советские храбрецы погибли, но вошли в историю как герои.

Блестящие танки

Во времена боев у озера Хасан японские солдаты решили, что Советский Союз, пытаясь их обхитрить, использует танки из фанеры. В результате японцы обстреляли советскую технику обыкновенными пулями в надежде, что этого будет достаточно. Возвращаясь с поля боя, танки Красной армии, были настолько плотно покрыты расплавленными от удара о броню свинцовыми пулями, что буквально блестели. Ну а их броня осталась невредимой.

Помощь верблюдов

В истории ВОВ об этом редко говорится, но у 28-резервной советской армии, сформированной в Астрахани во время сражений под Сталинградом, в качестве тягловой силы для транспортировки пушек использовали верблюдов. Вылавливать диких верблюдов и приручать их советским воинам пришлось из-за острой нехватки автомобильной техники и лошадей. Большинство из 350 прирученных животных погибло в различных сражениях, а выживших перевели в хозяйственные части или зоопарки. Один из верблюдов, которому дали имя Яшка, дошел вместе с солдатами до Берлина.

Вывоз детей

Многие малоизвестные факты о Великой Отечественной войне вызывают искреннюю скорбь. Во времена ВОВ нацисты вывезли тысячи детей «нордической внешности» из Польши и Советского Союза. Гитлеровцы брали детей возрастом от двух месяцев до шести лет и отвозили их в концентрационный лагерь под названием «Киндер КЦ», где определялась «расовая ценность» малышей. Тех детей, которые проходили отбор, подвергали «начальной германизации». Их называли и учили немецкому языку. Новое гражданство ребенка подтверждалось поддельными документами. Германизированных детей отправляли в местные приюты. Таким образом, множество немецких семей, даже не догадывалось, что усыновленные ими дети имеют славянское происхождение. По окончании войны на родину удалось вернуть не более 3% таких детей. Остальные 97% выросли и постарели, считая себя полноценными немцами. Скорее всего, их потомки уже никогда не узнают о своем истинном происхождении.

Несовершеннолетние герои

Заканчивая рассматривать интересные факты о Великой Отечественной войне, следует сказать и о детях-героях. Так, звания Героя были удостоены 14-летние Леня Голиков и Саша Чекалин, а также 15-летние Марат Казей, Валя Котик и Зина Портнова.

Сталинградское сражение

В августе 1942 года Адольф Гитлер приказал своим войскам, отправляющимся на Сталинград, «не оставить камня на камне». Фактически немцам это удалось. Когда жестокое сражение было окончено, советское правительство сделало вывод, что построить город с нуля будет дешевле, чем восстановить то, что осталось. Тем не менее Сталин безоговорочно приказал восстанавливать город буквально из пепла. При расчистке Сталинграда на Мамаев курган было брошено столько снарядов, что последующие два года там даже сорняки не росли.

По неизвестной причине именно в Сталинграде противники изменили свои методы ведения боя. Советское командование с самого начала войны придерживалось тактики гибкой обороны, отступая в критических ситуациях. Ну а немцы, в свою очередь, старались избежать массовых кровопролитий и обходили крупные укрепрайоны. В Сталинграде обе стороны будто забыли о своих принципах и утроили жесточайшую битву.

Все началось 23 августа 1942 года, когда немцы массировано атаковали город с воздуха. В результате бомбардировки погибло 40 тысяч человек, что на 15 тысяч больше чем во время советского налета на Дрезден в начале 1945-го. Советская сторона в Сталинграде применила методы психологического воздействия на противника. Из громкоговорителей, установленных прямо на передовой, звучала популярная немецкая музыка, которая прерывалась сообщениями об очередных успехах Красной Армии на фронтах. Но самым эффективным средством психологического давления на нацистов стал стук метронома, который через 7 ударов прерывался на сообщение: «Каждые семь секунд, на фронте гибнет один нацистский солдат». После 10-20 таких сообщений включали танго.

Рассматривая интересные факты о начале Великой Отечественной Войны и, в частности, о Сталинградской битве, нельзя обойти вниманием подвиг сержанта Нурадилова. 1-го сентября 1942 года пулеметчик самостоятельно уничтожил 920 вражеских солдат.

Память о Сталинградской битве

О Сталинградской битве помнят не только на постсоветском пространстве. Во многих европейских странах (Франция, Великобритания, Бельгия, Италия, и другие) в честь Сталинградского сражения назвали улицы, площади и скверы. В Париже «Сталинградом» названа станция метро, площадь и бульвар. А в Италии в честь этой битвы названа одна из центральных улиц Болоньи.

Знамя Победы

Подлинное Знамя Победы хранят в Центральном музее Вооруженных сил как священную реликвию и одно из самых ярких воспоминаний о войне . Из-за того, что флаг сделан из хрупкого сатина, его можно хранить только в горизонтальном положении. Подлинное знамя показывают лишь в особых случаях и в присутствии караула. В остальных же случаях его заменяют дубликатом, который на 100% повторяет оригинал и даже стареет так же.

Так называется необычный интернет-проект, созданный в 2005 году несколькими энтузиастами. За недолгое время он превратился в солидный интернет-портал, собравший воспоминания участников и свидетелей Великой Отечественной войны.

Об истории и настоящем дне этого интересного проекта мы беседуем с главным редактором интернет-портала www.world-war.ru Татьяной Алешиной.

–Идея создания проекта «Непридуманные рассказы о войне» принадлежит известному московскому священнику отцу Глебу Каледе, – рассказывает Татьяна. – Во время войны он был радистом дивизиона гвардейских минометов «Катюша», участвовал в Волховском, Сталинградском, Курском сражениях, освобождал Белоруссию, сражался под Кенигсбергом. Среди его боевых наград – ордена Красного Знамени и Отечественной войны.
Отец Глеб был очень активным человеком: священником, профессором, писателем. И, конечно же, не мог оставаться равнодушным, видя, что события Великой Отечественной войны преподносятся односторонне и не всегда объективно. Нередко факты приносились в жертву идеологии: к примеру, в СССР исторические мемуары и литературные произведения о войне подвергались строгой цензуре и редактированию, а западная историография имеет склонность приписывать себе победу над фашизмом, умалчивая о роли советского народа. Так возникла идея, которой отец Глеб поделился с отцом Александром Ильяшенко, – собрать воспоминания живых свидетелей и участников войны. В марте 2005 года по благословению отца Александра был создан небольшой сайт. В числе первых опубликованных материалов были и воспоминания отца Глеба Каледы.

– Как Вы пришли в этот проект?

– В 2005 году я выполняла небольшую работу в редакции сайта «Православие и Мир», создателями которого являются Анатолий и Анна Даниловы. В июне 2005 года отошла от работы, тяжело переживая скоропостижную смерть отца. Через несколько месяцев отец Александр рассказал мне о военном проекте и предложил стать главным редактором сайта «Непридуманные рассказы о войне». Необходимость была очень острой, ведь Анатолий и Анна к тому времени уже не имели физической возможности заниматься чем-то еще, помимо основного проекта. Отец Александр сказал: «Не торопись с ответом, почитай материалы, посмотри, подумай». Это были воспоминания людей, выживших в нечеловеческих условиях благодаря поразительному мужеству, нравственной твердости, духовной силе, вере. И не просто выживших, а сумевших победить. Вскоре я приступила к работе. Прошло почти десять лет, проект изменился, вырос, пополнился новыми материалами. Каждый раз, читая приходящие на сайт письма и встречаясь с нашими читателями, я убеждалась: прикосновение к судьбам этих удивительных людей производит сильнейшее впечатление, придает духовную стойкость, морально укрепляет.

– Как Вы находите людей, которые становятся героями публикаций, и сотрудников для работы над проектом?

– Поначалу героями публикаций были в основном прихожане отца Александра. Так, одними из первых были опубликованы воспоминания Ираиды Васильевны Стариковой. В 1941 году Ираиде Васильевне было всего 18 лет. Оказавшись в блокадном Ленинграде, она, в сущности еще подросток, принимала взрослые решения, работала в госпитале, помогала матери выхаживать больного отца. После публикации я уже совсем иначе воспринимала эту, казалось бы, хорошо знакомую мне женщину. Скончалась Ираида Васильевна год назад.
Постепенно люди узнавали о сайте, рассказывали отцу Александру о своих близких и знакомых, которые пережили войну. Кто-то передавал рукописи, с другими мы договаривались об интервью. На сайт начали поступать письма. Благодаря этой переписке у нас появлялись не только новые материалы, но и единомышленники, включившиеся в работу над проектом. Так было с Мариной Дымовой из Санкт-Петербурга, взявшей на себя работу над разделом о блокаде Ленинграда. Или с автором замечательной книги «Утверждение в любви» Марией Александровной Шеляховской. Знакомство с ней состоялось после публикации на портале отрывка из переписки ее родителей, известных филологов А.И. и С.И. Груздевых. Именно с подачи Марии Александровны на сайте появился раздел «Письма с фронта», а также рубрика «Взгляд с другой стороны» – переведенные ею воспоминания немецких, американских, английских, румынских солдат.
В ближайшее время мы планируем запустить английскую версию сайта. Немецкая версия активно развивается.
Наш интернет-проект абсолютно некоммерческий. Большинство наших сотрудников работает безвозмездно. Почему? Наверное, потому что глубоко чувствуют правду и нравственную силу идеи, которую несет этот проект.

– В чем, на Ваш взгляд, заключается эта идея?

– По названию проект «Непридуманные рассказы о войне» является историко-просветительским, но в то же время по сути, по содержанию – христианским, православным. Воспоминания, опубликованные на его страницах, правдивы и созидательны. Мы публикуем их так, как они были рассказаны: от первого лица и без прикрас. Они ярко показывают значение нравственного содержания в жизни каждого человека и всего общества, особенно в смертельно опасной ситуации, в ситуации выбора и преодоления.
Война нанесла нашему народу страшный урон. Это горе, это трагедия. Недопустимо, чтобы что-то подобное повторилось. Для того чтобы объективно делать выводы, чтобы правильно относиться к историческим событиям, их нужно знать из первых уст.

Если в Вашей семье сохранились воспоминания военного времени, мы будем рады разместить их на страницах сайта.
Выслать материал для публикации можно на почту [email protected]

Татьяна Алешина, к.т.н., доцент МГСУ и ПСТГУ.

Идея создания проекта «Непридуманные рассказы о войне»принадлежит известному московскому священнику протоиерею Глебу Каледе. Каледа Глеб Александрович (1921-1994 гг.) – священник Русской Православной Церкви, протоиерей; церковный писатель; доктор геолого-минералогических наук, профессор. В начале Великой Отечественной войны был призван в Красную армию. С декабря 1941 года находился в действующих частях. В качестве радиста дивизиона гвардейских минометов «Катюш» участвовал в битвах под Волховом, Сталинградом, Курском, в Белоруссии и под Кенигсбергом. Был награжден орденами Красного Знамени и Отечественной Войны. Его воспоминания опубликованы одними из первых на страницах сайта.

Цель проекта – непредвзятое освещение героических и трагических событий Второй Мировой Войны и Великой Отечественной Войны.

Задача проекта – попытка формирования объективной картины Великой Отечественной Войны. Также одной из своих задач имеет освещение деятельности Русской Православной Церкви в годы войны.

На сегодняшний день существует несколько концепций войны, опирающихся не на факты, а на идеологические посылки. Например, в советской историографии войну выиграл социалистический строй. Западная историография приписывает успехи в победе над фашистской Германии себе, умаляя роль советского народа. Многочисленные исторические мемуары, опубликованные в последние годы, имеют тот же недостаток, так как подвергались идеологической обработке и редактированию.

Сейчас, когда идеологический прессинг в нашей стране отсутствует, мы публикуем непридуманные рассказы о войне непосредственных участников событий.

В июне 2011 года Интернет-проектом «Непридуманные рассказы о войне» www.world-war.ru совместно с Институтом повышения квалификации руководящих кадров и специалистов системы социальной защиты населения г. Москвы (ipk.dszn.ru) была организована акция «Память», приуроченная к 70-летию начала Великой Отечественной войны. Проведена работа по сбору воспоминаний ветеранов войны и тружеников тыла, находящихся на обслуживании в социальных учреждениях города Москвы. Собранные материалы публикуются на сайте и находятся в свободном доступе.

В ноябре 2011 года руководитель протоиерей Александр Ильяшенко и коллектив проекта «Непридуманные рассказы о войне» заняли I место среди участников межрегионального конкурса журналистского мастерства «Слава России» в номинации «Слава России – Великая Отечественная» .

Деятельность Интернет-проекта www.world-war.ru поддерживают:

1. ФГНБУ Российский Институт Стратегических Исследований.

Кликните на изображение, чтобы его увеличить

2. Академия управления МВД России.

Кликните на изображение, чтобы его увеличить

Татьяна Алешина
Главный редактор проекта.

Кандидат технических наук, старший преподаватель в МГСУ (МИСИ им. В.В. Куйбышева) и ПСТГУ.

Образование: Российский Православный Университет апостола Иоанна Богослова; Московский Государственный Строительный Университет, кафедра «Геоэкологии и инженерной геологии».

Образование: Санкт-Петербургский институт культуры, библиотечный факультет.

Ведущий библиограф группы технической и естественнонаучной литературы информационно-библиографического отдела Российской Национальной Библиотеки.

Мария Александровна Шеляховская

Переводчик (английский язык).

Образование: Санкт-Петербургский государственный университет, физический факультет; РГПУ имени А. И. Герцена, факультет иностранных языков (кафедра английского языка).

Вера Иванова
Специалист по связям с общественностью.
Образование: Российская международная академия туризма, факультет менеджмента и экономики туристского бизнеса.

Мы собрали для вас самые лучшие рассказы о Великой Отечественной войне 1941-1945 гг. Рассказы от первого лица, не придуманные, живые воспоминания фронтовиков и свидетелей войны.

Рассказ о войне из книги священника Александра Дьяченко «Преодоление»

Я не всегда была старой и немощной, я жила в белорусской деревне, у меня была се­мья, очень хороший муж. Но пришли немцы, муж, как и другие мужчины, ушел в партизаны, он был их командиром. Мы, женщины, поддерживали своих мужчин, чем могли. Об этом ста­ло известно немцам. Они приехали в деревню рано утром. Выгнали всех из домов и, как ско­тину, погнали на станцию в соседний городок. Там нас уже ждали вагоны. Людей набивали в те­плушки так, что мы могли только стоять. Ехали с остановками двое суток, ни воды, ни пищи нам не давали. Когда нас наконец выгрузили из ваго­нов, то некоторые были уже не в состоянии дви­гаться. Тогда охрана стала сбрасывать их на зем­лю и добивать прикладами карабинов. А потом нам показали направление к воротам и сказали: «Бегите». Как только мы пробежали половину расстояния, спустили собак. До ворот добежали самые сильные. Тогда собак отогнали, всех, кто остался, построили в колонну и повели сквозь ворота, на которых по-немецки было написано: «Каждому - свое». С тех пор, мальчик, я не могу смотреть на высокие печные трубы.

Она оголила руку и показала мне наколку из ряда цифр на внутренней стороне руки, бли­же к локтю. Я знал, что это татуировка, у моего папы был на груди наколот танк, потому что он танкист, но зачем колоть цифры?

Помню, что еще она рассказывала о том, как их освобождали наши танкисты и как ей повезло дожить до этого дня. Про сам лагерь и о том, что в нем происходило, она не расска­зывала мне ничего, наверное, жалела мою детскую голову.

Об Освенциме я узнал уже позд­нее. Узнал и понял, почему моя соседка не мог­ла смотреть на трубы нашей котельной.

Мой отец во время войны тоже оказался на оккупированной территории. Досталось им от немцев, ох, как досталось. А когда наши по­гнали немчуру, то те, понимая, что подросшие мальчишки - завтрашние солдаты, решили их расстрелять. Собрали всех и повели в лог, а тут наш самолетик - увидел скопление людей и дал рядом очередь. Немцы на землю, а пацаны - врассыпную. Моему папе повезло, он убежал, с простреленной рукой, но убежал. Не всем тог­да повезло.

В Германию мой отец входил танкистом. Их танковая бригада отличилась под Берли­ном на Зееловских высотах. Я видел фотогра­фии этих ребят. Молодежь, а вся грудь в орде­нах, несколько человек - . Многие, как и мой папа, были призваны в действующую ар­мию с оккупированных земель, и многим было за что мстить немцам. Поэтому, может, и воева­ли так отчаянно храбро.

Шли по Европе, осво­бождали узников концлагерей и били врага, до­бивая беспощадно. «Мы рвались в саму Герма­нию, мы мечтали, как размажем ее траками гу­сениц наших танков. У нас была особая часть, даже форма одежды была черная. Мы еще сме­ялись, как бы нас с эсэсовцами не спутали».

Сразу по окончании войны бригада моего отца была размещена в одном из маленьких не­мецких городков. Вернее, в руинах, что от него остались. Сами кое-как расположились в подва­лах зданий, а вот помещения для столовой не было. И командир бригады, молодой полков­ник, распорядился сбивать столы из щитов и ставить временную столовую прямо на площа­ди городка.

«И вот наш первый мирный обед. Полевые кухни, повара, все, как обычно, но солдаты си­дят не на земле или на танке, а, как положено, за столами. Только начали обедать, и вдруг из всех этих руин, подвалов, щелей, как тараканы, начали выползать немецкие дети. Кто-то сто­ит, а кто-то уже и стоять от голода не может. Стоят и смотрят на нас, как собаки. И не знаю, как это получилось, но я своей простреленной рукой взял хлеб и сунул в карман, смотрю ти­хонько, а все наши ребята, не поднимая глаз друга на друга, делают то же самое».

А потом они кормили немецких детей, отда­вали все, что только можно было каким-то обра­зом утаить от обеда, сами еще вчерашние дети, которых совсем недавно, не дрогнув, насилова­ли, сжигали, расстреливали отцы этих немецких детей на захваченной ими нашей земле.

Командир бригады, Герой Советского Со­юза, по национальности еврей, родителей ко­торого, как и всех других евреев маленького бе­лорусского городка, каратели живыми закопа­ли в землю, имел полное право, как моральное, так и военное, залпами отогнать немецких «вы­родков» от своих танкистов. Они объедали его солдат, понижали их боеспособность, многие из этих детей были еще и больны и могли рас­пространить заразу среди личного состава.

Но полковник, вместо того чтобы стре­лять, приказал увеличить норму расхода про­дуктов. И немецких детей по приказу еврея кормили вместе с его солдатами.

Думаешь, что это за явление такое - Рус­ский Солдат? Откуда такое милосердие? Поче­му не мстили? Кажется, это выше любых сил - узнать, что всю твою родню живьем закопа­ли, возможно, отцы этих же детей, видеть кон­цлагеря с множеством тел замученных людей. И вместо того чтобы «оторваться» на детях и женах врага, они, напротив, спасали их, кор­мили, лечили.

С описываемых событий прошло несколь­ко лет, и мой папа, окончив военное училище в пятидесятые годы, вновь проходил военную службу в Германии, но уже офицером. Как-то на улице одного города его окликнул молодой немец. Он подбежал к моему отцу, схватил его за руку и спросил:

Вы не узнаете меня? Да, конечно, сейчас во мне трудно узнать того голодного оборванного мальчишку. Но я вас запомнил, как вы тог­да кормили нас среди руин. Поверьте, мы ни­когда этого не забудем.

Вот так мы приобретали друзей на Западе, силой оружия и всепобеждающей силой хри­стианской любви.

Живы. Выдержим. Победим.

ПРАВДА О ВОЙНЕ

Надо отметить, что далеко не на всех произвело убедительное впечатление выступление В. М. Молотова в первый день войны, а заключительная фраза у некоторых бойцов вызвала иронию. Когда мы, врачи, спрашивали у них, как дела на фронте, а жили мы только этим, часто слышали ответ: «Драпаем. Победа за нами… то есть у немцев!»

Не могу сказать, что и выступление И. В. Сталина на всех подействовало положительно, хотя на большинство от него повеяло теплом. Но в темноте большой очереди за водой в подвале дома, где жили Яковлевы, я услышал однажды: «Вот! Братьями, сестрами стали! Забыл, как за опоздания в тюрьму сажал. Пискнула крыса, когда хвост прижали!» Народ при этом безмолвствовал. Приблизительно подобные высказывания я слышал неоднократно.

Подъему патриотизма способствовали еще два фактора. Во-первых, это зверства фашистов на нашей территории. Сообщения газет, что в Катыни под Смоленском немцы расстреляли десятки тысяч плененных нами поляков, а не мы во время отступления, как уверяли немцы, воспринимались без злобы. Все могло быть. «Не могли же мы их оставить немцам», - рассуждали некоторые. Но вот убийство наших людей население простить не могло.

В феврале 1942 года моя старшая операционная медсестра А. П. Павлова получила с освобожденных берегов Селигера письмо, где рассказывалось, как после взрыва ручной фанаты в штабной избе немцев они повесили почти всех мужчин, в том числе и брата Павловой. Повесили его на березе у родной избы, и висел он почти два месяца на глазах у жены и троих детей. Настроение от этого известия у всего госпиталя стало грозным для немцев: Павлову любили и персонал, и раненые бойцы… Я добился, чтобы во всех палатах прочли подлинник письма, а пожелтевшее от слез лицо Павловой было в перевязочной у всех перед глазами…

Второе, что обрадовало всех, это примирение с церковью. Православная церковь проявила в своих сборах на войну истинный патриотизм, и он был оценен. На патриарха и духовенство посыпались правительственные награды. На эти средства создавались авиаэскадрильи и танковые дивизии с названиями «Александр Невский» и «Дмитрий Донской». Показывали фильм, где священник с председателем райисполкома, партизаном, уничтожает зверствующих фашистов. Фильм заканчивался тем, что старый звонарь поднимается на колокольню и бьет в набат, перед этим широко перекрестясь. Прямо звучало: «Осени себя крестным знамением, русский народ!» У раненых зрителей, да и у персонала блестели слезы на глазах, когда зажигался свет.

Наоборот, огромные деньги, внесенные председателем колхоза, кажется, Ферапонтом Головатым, вызывали злобные улыбки. «Ишь как наворовался на голодных колхозниках», - говорили раненые из крестьян.

Громадное возмущение у населения вызвала и деятельность пятой колонны, то есть внутренних врагов. Я сам убедился, как их было много: немецким самолетам сигнализировали из окон даже разноцветными ракетами. В ноябре 1941 года в госпитале Нейрохирургического института сигнализировали из окна азбукой Морзе. Дежурный врач Мальм, совершенно спившийся и деклассированный человек, сказал, что сигнализация шла из окна операционной, где дежурила моя жена. Начальник госпиталя Бондарчук на утренней пятиминутке сказал, что он за Кудрину ручается, а дня через два сигнальщика взяли, и навсегда исчез сам Мальм.

Мой учитель игры на скрипке Александров Ю. А., коммунист, хотя и скрыто религиозный, чахоточный человек, работал начальником пожарной охраны Дома Красной Армии на углу Литейного и Кировской. Он гнался за ракетчиком, явно работником Дома Красной Армии, но не смог рассмотреть его в темноте и не догнал, но ракетницу тот бросил под ноги Александрову.

Быт в институте постепенно налаживался. Стало лучше работать центральное отопление, электрический свет стал почти постоянным, появилась вода в водопроводе. Мы ходили в кино. Такие фильмы, как «Два бойца», «Жила-была девочка» и другие, смотрели с нескрываемым чувством.

На «Два бойца» санитарка смогла взять билеты в кинотеатр «Октябрь» на сеанс позже, чем мы рассчитывали. Придя на следующий сеанс, мы узнали, что снаряд попал во двор этого кинотеатра, куда выпускали посетителей предыдущего сеанса, и многие были убиты и ранены.

Лето 1942 года прошло через сердца обывателей очень грустно. Окружение и разгром наших войск под Харьковом, сильно пополнившие количество наших пленных в Германии, навели большое на всех уныние. Новое наступление немцев до Волги, до Сталинграда, очень тяжело всеми переживалось. Смертность населения, особенно усиленная в весенние месяцы, несмотря на некоторое улучшение питания, как результат дистрофии, а также гибель людей от авиабомб и артиллерийских обстрелов ощутили все.

У жены украли в середине мая мою и ее продовольственные карточки, отчего мы снова очень сильно голодали. А надо было готовиться к зиме.

Мы не только обработали и засадили огороды в Рыбацком и Мурзинке, но получили изрядную полосу земли в саду у Зимнего дворца, который был отдан нашему госпиталю. Это была превосходная земля. Другие ленинградцы обрабатывали другие сады, скверы, Марсово поле. Мы посадили даже десятка два глазков от картофеля с прилегающим кусочком шелухи, а также капусту, брюкву, морковь, лук-сеянец и особенно много турнепса. Сажали везде, где только был клочок земли.

Жена же, боясь недостатка белковой пищи, собирала с овощей слизняков и мариновала их в двух больших банках. Впрочем, они не пригодились, и весной 1943 года их выбросили.

Наступившая зима 1942/43 года была мягкой. Транспорт больше не останавливался, все деревянные дома на окраинах Ленинграда, в том числе и дома в Мурзинке, снесли на топливо и запаслись им на зиму. В помещениях был электрический свет. Вскоре ученым дали особые литерные пайки. Мне как кандидату наук дали литерный паек группы Б. В него ежемесячно входили 2 кг сахара, 2 кг крупы, 2 кг мяса, 2 кг муки, 0,5 кг масла и 10 пачек папирос «Беломорканал». Это было роскошно, и это нас спасло.

Обмороки у меня прекратились. Я даже легко всю ночь дежурил с женой, охраняя огород у Зимнего дворца по очереди, три раза за лето. Впрочем, несмотря на охрану, все до одного кочана капусты украли.

Большое значение имело искусство. Мы начали больше читать, чаще бывать в кино, смотреть кинопередачи в госпитале, ходить на концерты самодеятельности и приезжавших к нам артистов. Однажды мы с женой были на концерте приехавших в Ленинград Д. Ойстраха и Л. Оборина. Когда Д. Ойстрах играл, а Л. Оборин аккомпанировал, в зале было холодновато. Внезапно голос тихо сказал: «Воздушная тревога, воздушная тревога! Желающие могут спуститься в бомбоубежище!» В переполненном зале никто не двинулся, Ойстрах благодарно и понимающе улыбнулся нам всем одними глазами и продолжал играть, ни на мгновение не споткнувшись. Хотя в ноги толкало от взрывов и доносились их звуки и тявканье зениток, музыка поглотила все. С тех пор эти два музыканта стали моими самыми большими любимцами и боевыми друзьями без знакомства.

К осени 1942 года Ленинград сильно опустел, что тоже облегчало его снабжение. К моменту начала блокады в городе, переполненном беженцами, выдавалось до 7 миллионов карточек. Весной 1942 года их выдали только 900 тысяч.

Эвакуировались многие, в том числе и часть 2-го Медицинского института. Остальные вузы уехали все. Но все же считают, что Ленинград смогли покинуть по Дороге жизни около двух миллионов. Таким образом, около четырех миллионов умерло (По официальным данным в блокадном Ленинграде умерло около 600 тысяч человек, по другим - около 1 миллиона. - ред.) цифра, значительно превышающая официальную. Далеко не все мертвецы попали на кладбище. Громадный ров между Саратовской колонией и лесом, идущим к Колтушам и Всеволожской, принял в себя сотни тысяч мертвецов и сровнялся с землей. Сейчас там пригородный огород, и следов не осталось. Но шуршащая ботва и веселые голоса убирающих урожай - не меньшее счастье для погибших, чем траурная музыка Пискаревского кладбища.

Немного о детях. Их судьба была ужасна. По детским карточкам почти ничего не давали. Мне как-то особенно живо вспоминаются два случая.

В самую суровую часть зимы 1941/42 года я брел из Бехтеревки на улицу Пестеля в свой госпиталь. Опухшие ноги почти не шли, голова кружилась, каждый осторожный шаг преследовал одну цель: продвинуться вперед и не упасть при этом. На Староневском я захотел зайти в булочную, чтобы отоварить две наши карточки и хоть немного согреться. Мороз пробирал до костей. Я стал в очередь и заметил, что около прилавка стоит мальчишка лет семи-восьми. Он наклонился и весь как бы сжался. Вдруг он выхватил кусок хлеба у только что получившей его женщины, упал, сжавшись в ко-1 мок спиной кверху, как ежик, и начал жадно рвать хлеб зубами. Женщина, утратившая хлеб, дико завопила: наверное, ее дома ждала с нетерпением голодная семья. Очередь смешалась. Многие бросились бить и топтать мальчишку, который продолжал есть, ватник и шапка защищали его. «Мужчина! Хоть бы вы помогли», - крикнул мне кто-то, очевидно, потому, что я был единственным мужчиной в булочной. Меня закачало, сильно закружилась голова. «Звери вы, звери», - прохрипел я и, шатаясь, вышел на мороз. Я не мог спасти ребенка. Достаточно было легкого толчка, и меня, безусловно, приняли бы разъяренные люди за сообщника, и я упал бы.

Да, я обыватель. Я не кинулся спасать этого мальчишку. «Не обернуться в оборотня, зверя», - писала в эти дни наша любимая Ольга Берггольц. Дивная женщина! Она многим помогала перенести блокаду и сохраняла в нас необходимую человечность.

Я от имени их пошлю за рубеж телеграмму:

«Живы. Выдержим. Победим».

Но неготовность разделить участь избиваемого ребенка навсегда осталась у меня зарубкой на совести…

Второй случай произошел позже. Мы получили только что, но уже во второй раз, литерный паек и вдвоем с женой несли его по Литейному, направляясь домой. Сугробы были и во вторую блокадную зиму достаточно высоки. Почти напротив дома Н. А. Некрасова, откуда он любовался парадным подъездом, цепляясь за погруженную в снег решетку, шел ребенок лет четырех-пяти. Он с трудом передвигал ноги, огромные глаза на иссохшем старческом лице с ужасом вглядывались в окружающий мир. Ноги его заплетались. Тамара вытащила большой, двойной, кусок сахара и протянула ему. Он сначала не понял и весь сжался, а потом вдруг рывком схватил этот сахар, прижал к груди и замер от страха, что все случившееся или сон, или неправда… Мы пошли дальше. Ну, что же большее могли сделать еле бредущие обыватели?

ПРОРЫВ БЛОКАДЫ

Все ленинградцы ежедневно говорили о прорыве блокады, о предстоящей победе, мирной жизни и восстановлении страны, втором фронте, то есть об активном включении в войну союзников. На союзников, впрочем, мало надеялись. «План уже начерчился, но рузвельтатов никаких»,- шутили ленинградцы. Вспоминали и индейскую мудрость: «У меня три друга: первый - мой друг, второй - друг моего друга и третий - враг моего врага». Все считали, что третья степень дружбы только и объединяет нас с нашими союзниками. (Так, кстати, и оказалось: второй фронт появился только тогда, когда ясно стало, что мы сможем освободить одни всю Европу.)

Редко кто говорил о других исходах. Были люди, которые считали, что Ленинград после войны должен стать свободным городом. Но все сразу же обрывали таких, вспоминая и «Окно в Европу», и «Медного всадника», и историческое значение для России выхода к Балтийскому морю. Но о прорыве блокады говорили ежедневно и всюду: за работой, на дежурствах на крышах, когда «лопатами отбивались от самолетов», гася зажигалки, за скудной едой, укладываясь в холодную постель и во время немудрого в те времена самообслуживания. Ждали, надеялись. Долго и упорно. Говорили то о Федюнинском и его усах, то о Кулике, то о Мерецкове.

В призывных комиссиях на фронт брали почти всех. Меня откомандировали туда из госпиталя. Помню, что только двубезрукому я дал освобождение, удивившись замечательным протезам, скрывавшим его недостаток. «Вы не бойтесь, берите с язвой желудка, туберкулезных. Ведь всем им придется быть на фронте не больше недели. Если не убьют, то ранят, и они попадут в госпиталь», - говорил нам военком Дзержинского района.

И действительно, война шла большой кровью. При попытках пробиться на связь с Большой землей под Красным Бором остались груды тел, особенно вдоль насыпей. «Невский пятачок» и Синявинские болота не сходили с языка. Ленинградцы бились неистово. Каждый знал, что за его спиной его же семья умирает с голоду. Но все попытки прорыва блокады не вели к успеху, наполнялись только наши госпитали искалеченными и умирающими.

С ужасом мы узнали о гибели целой армии и предательстве Власова. Этому поневоле пришлось поверить. Ведь, когда читали нам о Павлове и других расстрелянных генералах Западного фронта, никто не верил, что они предатели и «враги народа», как нас в этом убеждали. Вспоминали, что это же говорилось о Якире, Тухачевском, Уборевиче, даже о Блюхере.

Летняя кампания 1942 года началась, как я писал, крайне неудачно и удручающе, но уже осенью стали много говорить об упорстве наших под Сталинградом. Бои затянулись, подходила зима, а в ней мы надеялись на свои русские силы и русскую выносливость. Радостные вести о контрнаступлении под Сталинградом, окружении Паулюса с его 6-й армией, неудачи Манштейна в попытках прорвать это окружение давали ленинградцам новую надежду в канун Нового, 1943 года.

Я встречал Новый год с женой вдвоем, вернувшись часам к 11 в каморку, где мы жили при госпитале, из обхода по эвакогоспиталям. Была рюмка разведенного спирта, два ломтика сала, кусок хлеба грамм 200 и горячий чай с кусочком сахара! Целое пиршество!

События не заставили себя ждать. Раненых почти всех выписали: кого комиссовали, кого отправили в батальоны выздоравливающих, кого увезли на Большую землю. Но недолго бродили мы по опустевшему госпиталю после суматохи его разгрузки. Потоком пошли свежие раненые прямо с позиций, грязные, перевязанные часто индивидуальным пакетом поверх шинели, кровоточащие. Мы были и медсанбатом, и полевым, и фронтовым госпиталем. Одни стали на сортировку, другие - к операционным столам для бессменного оперирования. Некогда было поесть, да и не до еды стало.

Не первый раз шли к нам такие потоки, но этот был слишком мучителен и утомителен. Все время требовалось тяжелейшее сочетание физической работы с умственной, нравственных человеческих переживаний с четкостью сухой работы хирурга.

На третьи сутки мужчины уже не выдерживали. Им давали по 100 грамм разведенного спирта и посылали часа на три спать, хотя приемный покой завален был ранеными, нуждающимися в срочнейших операциях. Иначе они начинали плохо, полусонно оперировать. Молодцы женщины! Они не только во много раз лучше мужчин переносили тяготы блокады, гораздо реже погибали от дистрофии, но и работали, не жалуясь на усталость и четко выполняя свои обязанности.

В нашей операционной операции шли на трех столах: за каждым - врач и сестра, на все три стола - еще одна сестра, заменяющая операционную. Кадровые операционные и перевязочные сестры все до одной ассистировали на операциях. Привычка работать по много ночей подряд в Бехтеревке, больнице им. 25-го Октября и на «скорой помощи» меня выручила. Я выдержал это испытание, с гордостью могу сказать, как женщины.

Ночью 18 января нам привезли раненую женщину. В этот день убило ее мужа, а она была тяжело ранена в мозг, в левую височную долю. Осколок с обломками костей внедрился в глубину, полностью парализовав ей обе правые конечности и лишив ее возможности говорить, но при сохранении понимания чужой речи. Женщины-бойцы попадали к нам, но не часто. Я ее взял на свой стол, уложил на правый, парализованный бок, обезболил кожу и очень удачно удалил металлический осколок и внедрившиеся в мозг осколки кости. «Милая моя, - сказал я, кончая операцию и готовясь к следующей, - все будет хорошо. Осколок я достал, и речь к вам вернется, а паралич целиком пройдет. Вы полностью выздоровеете!»

Вдруг моя раненая сверху лежащей свободной рукой стала манить меня к себе. Я знал, что она не скоро еще начнет говорить, и думал, что она мне что-нибудь шепнет, хотя это казалось невероятным. И вдруг раненая своей здоровой голой, но крепкой рукой бойца охватила мне шею, прижала мое лицо к своим губам и крепко поцеловала. Я не выдержал. Я не спал четвертые сутки, почти не ел и только изредка, держа папироску корнцангом, курил. Все помутилось в моей голове, и, как одержимый, я выскочил в коридор, чтобы хоть на одну минуту прийти в себя. Ведь есть же страшная несправедливость в том, что женщин - продолжательниц рода и смягчающих нравы начала в человечестве, тоже убивают. И вот в этот момент заговорил, извещая о прорыве блокады и соединении Ленинградского фронта с Волховским, наш громкоговоритель.

Была глубокая ночь, но что тут началось! Я стоял окровавленный после операции, совершенно обалдевший от пережитого и услышанного, а ко мне бежали сестры, санитарки, бойцы… Кто с рукой на «аэроплане», то есть на отводящей согнутую руку шине, кто на костылях, кто еще кровоточа через недавно наложенную повязку. И вот начались бесконечные поцелуи. Целовали меня все, несмотря на мой устрашающий от пролитой крови вид. А я стоял, пропустил минут 15 из драгоценного времени для оперирования других нуждавшихся раненых, выдерживая эти бесчисленные объятия и поцелуи.

Рассказ о Великой Отечественной войне фронтовика

1 год назад в этот день началась война, разделившая историю не только нашей страны, а и всего мира на до и после . Рассказывает участник Великой Отечественной войны Марк Павлович Иванихин, председатель Совета ветеранов войны, труда, Вооруженных сил и правоохранительных органов Восточного административного округа.

– – это день, когда наша жизнь переломилась пополам. Было хорошее, светлое воскресенье, и вдруг объявили о войне, о первых бомбежках. Все поняли, что придется очень многое выдержать, 280 дивизий пошли на нашу страну. У меня семья военная, отец был подполковником. За ним сразу пришла машина, он взял свой «тревожный» чемодан (это чемодан, в котором всегда наготове было самое необходимое), и мы вместе поехали в училище, я как курсант, а отец как преподаватель.

Сразу все изменилось, всем стало понятно, что эта война будет надолго. Тревожные новости погрузили в другую жизнь, говорили о том, что немцы постоянно продвигаются вперед. Этот день был ясный, солнечный, а под вечер уже началась мобилизация.

Такими остались мои воспоминания, мальчишки 18-ти лет. Отцу было 43 года, он работал старшим преподавателем в первом Московском Артиллерийском училище имени Красина, где учился и я. Это было первое училище, которое выпустило в войну офицеров, воевавших на «Катюшах». Я всю войну воевал на «Катюшах».

– Молодые неопытные ребята шли под пули. Это была верная смерть?

– Мы все-таки многое умели. Еще в школе нам всем нужно было сдать норматив на значок ГТО (готов к труду и обороне). Тренировались почти как в армии: нужно было пробежать, проползти, проплыть, а также учили перевязывать раны, накладывать шины при переломах и так далее. Хоть , мы немного были готовы защищать свою Родину.

Я воевал на фронте с 6 октября 1941 по апрель 1945 г. Участвовал в сражениях за Сталинград, и от Курской Дуги через Украину и Польшу дошел до Берлина.

Война – это ужасное испытание. Это постоянная смерть, которая рядом с тобой и угрожает тебе. У ног рвутся снаряды, на тебя идут вражеские танки, сверху к тебе прицеливаются стаи немецких самолетов, артиллерия стреляет. Кажется, что земля превращается в маленькое место, где тебе некуда деться.

Я был командиром, у меня находилось 60 человек в подчинении. За всех этих людей надо отвечать. И, несмотря на самолеты и танки, которые ищут твоей смерти, нужно держать и себя в руках, и держать в руках солдат, сержантов и офицеров. Это выполнить сложно.

Не могу забыть концлагерь Майданек. Мы освободили этот лагерь смерти, увидели изможденных людей: кожа и кости. А особенно помнятся детишки с разрезанными руками, у них все время брали кровь. Мы увидели мешки с человеческими скальпами. Увидели камеры пыток и опытов. Что таить, это вызвало ненависть к противнику.

Еще помню, зашли в отвоеванную деревню, увидели церковь, а в ней немцы устроили конюшню. У меня солдаты были из всех городов советского союза, даже из Сибири, у многих погибли отцы на войне. И эти ребята говорили: «Дойдем до Германии, семьи фрицев перебьем, и дома их сожжем». И вот вошли мы в первый немецкий город, бойцы ворвались в дом немецкого летчика, увидели фрау и четверо маленьких детей. Вы думаете, кто-то их тронул? Никто из солдат ничего плохого им не сделал. Русский человек отходчив.

Все немецкие города, которые мы проходили, остались целы, за исключением Берлина, в котором было сильное сопротивление.

У меня четыре ордена. Орден Александра Невского, который получил за Берлин; орден Отечественной войны I-ой степени, два ордена Отечественной войны II степени. Также медаль за боевые заслуги, медаль за победу над Германией, за оборону Москвы, за оборону Сталинграда, за освобождение Варшавы и за взятие Берлина. Это основные медали, а всего их порядка пятидесяти. Все мы, пережившие военные годы, хотим одного - мира. И чтобы ценен был тот народ, который одержал победу.

Фото Юлии Маковейчук